Мне очень понравилась эта сказка. Хочу поделиться ею с Вами!
Я думаю, в ней многие узнают себя. Эта сказка поможет понять ,что нужно для того, чтобы стать свободным. Кроме того, эта история напоминает работу практика Тета исцеления, когда убираются причины недовольства собой и барьеры, мешающие достигать целей.
КЛЕТКА
Пролог
Вы, наверное, видели на улице сценку: мать тащит за руку рыдающего, с несчастным лицом ребенка и выговаривает ему сквозь зубы: «Заткнись! Закрой рот! Не реви! Не позорь меня!». Знакомая картина, не правда ли? Может быть, и вы были таким ребенком? Помните?
О ком в этот момент, на самом деле, заботится мать этого ребенка, как вы думаете? О себе. Недаром она шипит: «Не позорь меня!». А о чем рыдает ребенок, до этого ей дела нет. Скажете: наверное, он просит очередную игрушку, которых у него полно дома?
А, может быть, нужно было разобраться с этим раньше – что на душе у ребенка; что с ним происходит; чего ему, на самом деле не хватает? Но – нет; часто для родителей ребенок, скорее, обуза, с которой они не знают, что делать. А не иметь ребенка в семье еще хуже: что скажут люди!
А, может быть, эта игрушка для него – символ внимания и любви родителей, которую он не чувствует, которой ему не хватает? Скажете: у него все есть. А это все – заменяет ли ему их любовь? …
… До клетки он тоже был одним из таких детей – ребенком в неизбывном горе из-за того, что самый близкий и любимый человек – его мама – не понимает, не слышит, не любит его…
***
«Тебе нельзя иметь желания», — повторял он слова матери. «Мне – нельзя. А уж высказывать их – тем более», — ужас и непонимание охватывали его. «Почему?!» — кричала от боли его душа.
… Так было всегда. С детства. Когда он просил о чем-нибудь, хотел чего-то, в нем поначалу еще теплилась надежда: а вдруг скажут – «да»… Но каждый раз он слышал жесткое «нет». Причины отказа всегда были разные: то денег нет; то – «у тебя и так все есть» (так предпочитала думать мать); то – «сейчас нет времени, мы торопимся». Главным было это «нет». Для него – всегда «нет».
Более того. Она говорила: «Будешь продолжать высказывать свои дурацкие желания, будешь просить – накажу! Кто ты такой, чтобы хотеть?!». Это звучало так, как будто словами его хотели раздавить, уничтожить.
Он ощущал себя маленьким, недостойным: мол, знай свое место, и это место называется «Ты – никто. Тебя нет. Запомни это».
Ему часто говорили: «Уйди с глаз моих, чтобы я тебя не видела». В этих словах было столько злобы, столько ненависти, что однажды он почувствовал: если будет продолжать высовываться со своими желаниями, она когда-нибудь не выдержит и прибьет. А он не хотел умирать – он родился, чтобы жить. И он понял: чтобы выжить, нужно стать незаметным. Так он и стал никто.
Но и после этого желания в нем не умерли и иногда, забываясь, он с воодушевлением говорил о них. Глупец! Надежда умирает последней… И этот день наступил.
В этот день в магазине он увидел одну книжку и, забыв обо всем, попросил:
— Мама, купи мне эту книжку.
Она зло посмотрела на него и отрезала:
— Ты все равно не будешь по ней заниматься. Не куплю.
Может быть, у нее было плохое настроение. Может быть, у нее что-то случилось. Но эта просьба оказалась последней: в этот день его втиснули в клетку и закрыли дверцу.
— Вот тебе! Будешь знать, как не слушаться! – в сердцах сказала мать, а про себя подумала: «Ты – уродец. Ты никто. Слышать и видеть тебя не могу. Надоел ты мне со своими вечными просьбами! Вот теперь будешь сидеть в этой клетке, пока не поймешь: ты ничего не получишь! Ты в моей власти и все будет так, как я сказала!». – И не ной мне тут! – добавила она вслух.
Клетка была небольшая и с тех пор у него уже не возникали никакие другие желания, кроме одного: как устроиться поудобнее, чтобы прутья не давили на тело. Так началась его другая жизнь – жизнь в клетке.
Он рос, а клетка оставалась той же. Он все больше скрючивался, чтобы вместиться в ней, а мать ходила с ним в клетке по городу и показывала всем:
— Посмотрите: я такая благородная, не выбрасываю этого уродца; кормлю, забочусь о нем, несмотря на то, что это так трудно – воспитывать недоделка… А он совершенно не слушается меня, неблагодарный! Какая я несчастная мать…
Все жалели ее, сочувствовали, хотя были и те, кто за спиной насмехался над ней.
А на него они показывали пальцем и смеялись:
— Посмотрите на этого уродца! Ха-ха-ха!
От этого ему становилось еще хуже, душа его кричала: «Я не уродец! Я хороший! Почему вы этого не видите?!». Он пытался спрятаться от них, но куда там – клетка была открыта со всех сторон.
… Годы шли, он рос и места в клетке становится все меньше. Ему приходится втискиваться, искореживаться; его тело принимает все более уродливые формы. Так Уродец продолжает жить в постоянной надежде: ну не может же это длиться вечно; вот-вот мать поймет весь ужас его положения, выпустит из клетки и подарит ему такую же любовь, которую все это время отдает его брату… — ведь Уродец так старается быть послушным и незаметным, сидя в клетке… Но нет, ничего не менялось…
Все эти годы в нем тихо зрела его другая – не сломленная половинка. Она возмущалась, сопротивлялась существующему положениюи иногда бунтовала. Тогда Уродцу снова доставалось и он снова, насколько это было возможно, старался сделаться меньше, незаметнее, чтобы избежать наказания. Постепенно от этих переживаний в нем родилась идея о мести, такой же долгой и беспощадной. Это чувство поддерживало его: «Ничего, погоди, я вырасту и воздам тебе сполна. Ты еще вспомнишь все, что делала мне!».
… А однажды рядом с его клеткой села Птичка. Она была такая красивая – с разноцветными перышками, которые радужными красками переливались на солнце.
— Какая ты красивая! – восхищенно воскликнул Уродец. – И как тебе хорошо – ты свободна, можешь летать, где хочешь!
Птичка взглянула на него и спросила:
— А почему несвободен ты?
— Как же я могу быть свободен? Ведь я же в клетке! Разве ты этого не видишь?
— А твоя душа тоже в клетке?
— Душа? – поначалу Уродец даже не понял, о чем спрашивает Птичка.
— Да, твоя душа?
Уродец остолбенел: все эти годы ему было очень, очень плохо, и физически, и душевно, но никто этого не замечал. Глядя на него, все только смеялись. Никто ни разу не посочувствовал, не пожалел.
— А почему кто-то должен жалеть? – спросила Птичка.
— Как же? Я – в клетке, а они – на свободе. Я – Уродец, а они – нет. Неужели так трудно пожалеть того, кому хуже, чем им?
Птичка посмотрела на него внимательно и сказала:
— Ну, может быть, на свободе только их тело, а душа – в клетке, просто они об этом не задумываются?…
Уродец молчал, обдумывая сказанное ею.
— А твоя душа, она – в клетке, как и твое тело? – повторила свой вопрос Птичка.
— Н-н-не знаю… А что – это важно?
— Конечно, важно. Если твоя душа свободна, значит, ты сможешь разрушить клетку. – И, взмахнув крыльями, она улетела, оставив замершего в удивлении Уродца.
Это был первый самый светлый день в его искалеченной жизни. Вроде бы ничего и не произошло, но этот короткий разговор засел в его голове и не давал покоя. «Твоя душа тоже в клетке?» — теперь он часто вспоминал слова Птички и спрашивал себя об этом. Но поначалу ответа не находил: наверное, думал он, моя душа тоже свернулась в комочек и забилась в дальний угол, как и я…
Иногда прилетала Птичка. Она рассказывала о том, как здОрово было там — на воле: какие события произошли, что интересного видела, делилась своими впечатлениями. Уродец с восторгом слушал ее рассказы и восхищался тем, что было недоступно ему, вздыхая: «Как же мне хочется увидеть все это своими глазами!…».
И однажды Птичка спросила его:
— А что тебе мешает сделать это?
— Как – что? Ты же видишь: я сижу в клетке.
— А ты уже ответил на вопрос: «Твоя душа тоже в клетке?».
Уродец в замешательстве открыл рот, но так ничего не сказал – ответа у него пока не было.
Не дождавшись ответа, Птичка улетела.
«Да, уже столько лет живу в клетке… Даже приспособился – так извернул тело, чтобы не было больно от впивающихся в тело прутьев, что уже не чувствую боли…», — его мысли медленно текли одна за другой. – «Так что же все-таки держит меня в клетке до сих пор, ведь я уже взрослый?… Или я настолько привык к такой жизни, что даже не задумывался о том, что можно жить иначе – без клетки! Быть свободным. Жить, как хочется. Наконец, исполнять свои желания…».
И тут же во весь рост«вставали» старые вопросы: «А кто я такой? Мне ведь всю жизнь внушали, что я – никто. А вдруг у меня ничего не получится? Разрушить железную клетку – разве это возможно? Да и кто позволит?!».
Эти мысли «шли» стройной колонной по кругу, каждым шагом чеканя слог: «Ты-никто. У-тебя-ничего-не-получится», — и забирали силы. От них веяло опасностью: «Из-за этих мыслей я не смогу прожить свою жизнь так, как смог бы, как хотел бы – с легкой душой, с распрямленным телом».
Он почувствовал тяжесть в плечах – это очередная мысль придавила его и без того зажатое клеткой тело: «У тебя не может быть своих желаний», — снова вспомнилась фраза матери. И вслед за ней: «У тебя ничего не получится, даже не пытайся: я не смогла жить так, как хотелось бы мне, почему же ты можешь жить иначе, жить лучше, чем я?! Не позволю! Я жила плохо – хм, наверное, тоже в клетке? – и тебе не дам жить по-другому!» — так и слышался ее голос. А фраза «У тебя ничего не получится», полная ехидной насмешки, со временем превратилась в страх, который автоматически появлялся и сопровождал все его начинания, рубил их на корню. Уродцу стоило больших усилий преодолевать его и достигать хотя бытех целей, на которых не налагался запрет. Но даже при этом страх не исчезал; он просто затихал и прятался до времени, появляясь снова и снова и иногда превращаясь в уныние или отчаяние.
Птичка, по-прежнему, прилетала, рассказывала о своей вольной жизни и с немым вопросом в глазах смотрела на него. Уродец слушал ее рассказы, но на ее взгляд не отвечал: он еще не нашел ответа. Зато у него появился новый вопрос: «Где взять силы разрушить клетку? Я уже взрослый, но, по-прежнему, в клетке. Так что же удерживаетменя здесь до сих пор?» — снова и снова спрашивал себя Уродец.
И однажды он понял: «Я не могу простить матери то, что столько лет былвынужден жить в клетке в искореженном состоянии.
Я не могу простить ей длительный гнет, унижения и ужас, которые мне пришлось пережить.
Я не могу простить ей испорченной жизни – ведь я мог жить иначе…
И теперь я страдаю от того, что не могу простить, и поэтому не могу быть свободным»…
И все же этот день наступил: мать постарела, ослабела и ей захотелось благодарной любви. И от кого? От меня. От того, кого она ненавидела. Не странно ли ожидать урожай любви на поле, где была посажена ненависть?
Во мне не было любви к ней. Да и откуда ей было взяться? Во мне осталось только ожидание отмщения, ожидание расплаты…
Поначалу ее охватило недоумение – как же так: я привыкла требовать или заставлять и получать повиновение, а тут н? тебе – ни послушания, ни благодарности?! Она продолжала выставлять счет: я тебя растила и теперь ты мне должен! А у Уродца в душе вместо благодарности было ликование: «Наконец-то, я отомщен: что посеяла, то и пожинаешь!». Он упивался этим – теперь она была в его власти.
Претензии и требования длились не очень долго; вскоре мать прозрела:
— Я поняла — ты мне мстишь.
«Интересно, — подумал Уродец, — она поняла. Значит, знала, что творила… И что теперь я просто плач? ей ее же монетой».
Ручей мести тек, пока Уродец не насладился ею. Иногда появлялась мысль: «Месть – дань прошлому, а я живу в настоящем и теперь снова страдаю – уже от того, что не могу простить, а из-за этого – быть свободным. И если раньше клетка была чужой, то теперь получается она – моя. Я, как и раньше, в темнице – темнице мучающих меня мыслей. И теперь это уже моя собственная тюрьма, где я и заключенный, и тюремщик.
Хм, неожиданный поворот. Правда, здесь нет одного элемента прошлой тюрьмы – ожидания отмщения: здесь мстить некому, кроме как самому себе…
Ну, что же, если теперь я сам держу себя в клетке, то и ключ от нее — у меня; значит, и выйти на свободу я могу в любой момент?». Эта мысль подстегнула его.
Но где же ключ?
Найти его оказалось труднее. «Нужно посоветоваться с Птичкой», — решил Уродец. В следующий ее прилет он попросил:
— Я не знаю, как освободиться от клетки? Помоги мне, пожалуйста.
— Ты сам своими мыслями создаешь свой мир: жить на свободе или в клетке. Создай желаемый образ той жизни, в которой ты хочешь жить, и воплощай его.
— А разве я смогу? А разве мне можно? Обычно меня наказывали, если я говорил о своих желаниях.
— Но теперь ты – взрослый. Подумай, чем для тебя является эта клетка? Каким образом ты ее сохраняешь?
— Ну, да, сразу в голову приходят мысли: «Ты никто», «Ты ничего не стоишь», «У тебя ничего не получится». Вот прутья моей клетки.
— Молодец! – поддержала его Птичка. – Первый шаг к свободе ты сделал!
«Хорошо ей, — вздохнул Уродец, — она – птица, она свободна. А у меня – ни крыльев, ни свободы. Я – в клетке…», — завел свою привычную «песню» он. И тут услышал голос Птички:
— Клетка-то старая. Возможно, уже проржавела, ослабла. И вообще, может быть, она существует только в твоей голове? Ты просто привык так жить? Попробуй встать.
Поначалу Уродец даже не понял, о чем она говорит. Очнувшись, он спросил:
— Как это – встать?
— Попробуй распрямиться.
— Но ведь я в клетке!
— Я думаю – все в твоих руках. Тебе решать – жить в клетке или на свободе.
Уродец тихонько пошевелился. Ничего не изменилось – прутья, по-прежнему, сжималиего тело.
— Попробуй сильнее. Не бойся. Что ты теряешь? Если клетка не разрушится, твоя жизнь пойдет по-старому; если она рухнет, ты обретешь свободу. Рискни!
— Хм… Наверное, ты права.
Уродец поднатужился. Ничего не произошло.
— Не сдавайся! – подбодрила его Птичка. – Если хочешь на свободу, за нее нужно бороться! – И она упорхнула.
Уродец нерешительно задвигался всем телом, уперся в прутья клетки и почувствовал: кажется, они поддаются… Он напрягся и еще раз попробовал; нет, клетка была сильнее него. В этот момент он снова услышал: «Ты кто такой? Забыл? Ты – никто. Запомни это! У тебя ничего не получится!». Это слова звучали, как приговор, ослабляя его дух.
Но уже были и другие мысли: «Если я не вырвусь из клетки сам, кто за меня это сделает?! Нет, я не сдамся! У меня получится! Если не сегодня, то завтра. И я не отступлю!». Отдохнув, он продолжал разгибать прутья.
Иногда прилетала Птичка и спрашивала:
— Как ты?
— Стараюсь, — коротко отвечал он.
Птичка подбадривала его и рассказывала о той жизни. Уродец слушал ее и мечтал о том времени, когда окажется на свободе и сможет увидеть мир собственными глазами. Это будоражило его воображение, вызывало в нем радостное волнение и предвкушение чего-то необычного. Теперь к нему приходили другие мысли: «Когда я освобожусь, о-о-о! мне предстоит столько интересного…». В такие моменты в нем все трепетало от предвкушения новых ощущений – авантюризма, первооткрывательства, а в голове проносилось: «У меня еще как хорошо все получится!». И это уже был не страх, не отчаяние или уныние, а уверенность и восторг. И он продолжал свою борьбу.
С каждой новой попыткой прутья все больше расшатывались, разгибались.
С каждой новой попыткой его тело становилось все сильнее, а дух закалялся верой: «Я смогу. У меня все получится. Я преодолею. Это моя жизнь. Это мне решать, как жить».
Прилетев в очередной раз, Птичка увидела, что прутья клетки разогнулись в разные стороны, а Уродец стал улыбаться и свободнее дышать. Она сказала:
— Ой, сегодня я тебя не узнала – ты стал другим. В тебе что-то засветилось… — она помолчала, а затем спросила: — А почему ты называешь себя Уродцем?
— Так меня называла мать, и другие… Я привык.
— Так называют тебя они. А что о себе думаешь ты?
Уродец удивленно взглянул на Птичку и сказал:
— Ты каждый раз загадываешь мне загадки… — Потом как будто посмотрел внутрь себя и ответил:
— Я – другой. Не такой, как думают они. Не уродливый.
— Не уродливый, — повторила за ним Птичка. – Не уродливый, а, значит, какой? – хитро посмотрела она на него.
— Какой? – повторил Уродец и замолчал: этот вопрос застал его врасплох.
— Да, какой – другой?
— Я чувствую, что в душе я совсем другой, но объяснить не могу. – И тут он почувствовал, как внутри него встрепенулось и поднялось какое-то незнакомое ощущение. Оно было настолько необычным и приятным, что, поневоле, он заулыбался. Уродец понял: он больше не чувствовал себя таковым. Что-то в нем изменилось: он словно смыл налипшую засохшую грязь, за которой скрывалось его настоящее лицо – чистое, с робкой пока улыбкой и сияющими глазами. Это новое состояние ему захотелось сохранить как можно дольше.
— Я – не уродец, — твердо сказал он. – Хм, а кто я?
— Да, кто ты? – повторила за ним Птичка.
Это был еще один новый вопрос, на который нужно было найти ответ.
Шли дни, недели. Постепенно прутья ослабевали под его решительным напором. И вот наступил день, когда он почувствовал: еще рывок и клетка разрушится. Он решил сделать остановку: впереди – жизнь без клетки и нужно собраться с мыслями.
Тут к нему прилетела стайка птиц во главе с Птичкой. Она поведала:
— Я рассказала о тебе, твоей истории и о том, как ты пытаешься вырваться из клетки. Мои друзья восхищены и хотят поддержать тебя.
И птицы оживленно защебетали:
— Какой ты молодец! Мы рады за тебя! У тебя все получится!
Он зарделся и смутился: раньше его никто никогда не хвалил. Оказывается, это так приятно!
А еще от этих слов он почувствовал прилив сили снова сказал себе: «У меня все получится. Я стану свободным», — и вернулся к размышлениям: «Так все-таки – кто я?».
А вопрос, действительно, был трудным. «Всю жизнь я был Уродцем, а как жить не уродцем и не знаю. Может быть, Птичка знает?».
— Я не могу дать тебе ответ, кто ты. Я – Птичка и живу жизнью птицы. А вот кто ты и каким быть тебе – найти ответ можешь только ты сам. Внутри тебя живет твое Истинное Я. Пора тебе с ним познакомиться — оно само хочет жить в резонансе с тобой.
Птичка улетела, а Уродец («Ой, я же не уродец!», — воскликнул он) вернулся ксвоему вопросу: «И все же – кто я?». Разные мысли приходили и уходили, но не резонировали с его новым ощущением.
Прошло какое-то время. Постепенно он успокоился; наступила внутренняя тишина.
Чуть погодя он почувствовал щелчок. Как будто последний кусочек встал на свое место и мозаика сложилась. Он понял, что нашел ответ: «Я — …».
(Продолжение следует)
Автор Валентина Риторова, психотерапевт
Источник: сайты автора — http://valrit.ru; http://createur.ucoz.ru
